Превращение пейзажа

04.03.07

Назад
Главная
Вверх
Далее

 

 

Николай Касаткин в галерее "А-3"

 

Сергей ПОПОВ

В словосочетании "русское пространство" есть столь сильное взаимопроникновение, взаимосвязь его составных, что они кажутся почти синонимами. Ни на одной другой земле нельзя так щемяще - глубоко почувствовать это родство понятий: "французское пространство" или "итальянское" не охарактеризуют свою страну в той мере, в какой это возможно пространству русскому. По Достоевскому пространство – ключевое понятие, определяющее Россию, вообще все русское. Бескрайняя горизонталь, причастие столь огромному пласту земли – здесь становится синонимом жизни, действенным залогом спасения. Не образно, буквально – пространство, поглотившее пронизавших его Батыя, Наполеона и Гитлера: всегда живая, теплая – под солнцем или снегом – земля.

Его бесконечно много. И так же легко лишиться, как бескрайних же просторов – Америке: "Уже сегодня в некоторых европейских странах и, конечно же, в США пространство измеряют только временем от работы до дома... от почты до супермаркета" (Т. Горичева). Мы пока можем гордиться тем, что причастны русскому пространству, что являемся его соучастниками. Наше сознание, по большей части, плод со-творчества этому самому пространству. Оно провоцирует во многом и религиозные высоты, и русскую философию, и литературу, и...

Искусство? Прежде всего! Один из глубочайших отечественных искусствоведов, Николай Пунин, стоявший в начале XX века у водораздела традиционного и авангардного искусства, писал в те годы: "Может статься, что все многообразие явлений в искусстве сведется в конце концов к одной проблеме: к проблеме живописного выражения нового чувства пространства". "Век нынешний и век минувший" – два века художественного осмысления чувства русского пространства, возможно, самого глубинного, самого беспредельного, самого таинственного русского чувства. Рубеж двух тысячелетий высказал безусловную нужду в наследнике и интерпретаторе всех опытов этого осмысления. Результат и синтез явил своим творчеством художник Николай Касаткин. Два века традиции русского пейзажа, да и не только русского, унаследованы им. Огромный багаж, но не тяжелый, как принято говорить - а легкий: пространство. Зато необычайно сложный для впитывания, трансформации, преображения. В работах Касаткина несомненны следы воздействия пространственных концепций как Венецианова, Сороки, Иванова и передвижников, так и Малевича, Шагала, Фалька, очевидна связь, общность поисков с современниками: Булатовым, Васильевым, Гросицким, Чуйковым, Шаблавиным. В них неслиянно звучат и "голоса", мотивы из творческого запаса так много открывших XX веку западных гениев: Сезанна, Ван Гога, Моне... Но все это ощутимо лишь как фон, никогда не сбивая главного голоса -авторского - безупречной, ни в едином полутоне не фальшивящей звонкой, чистой мелодии русского пространства.

Главное качество, константа уже много лет длящейся серии монументальных пейзажей Николая Касаткина - отсутствие безличного, имперсонального начала в избираемом мотиве. Это далеко не тот случай, когда художник придя на пленер, с ходу способен случайно обнаруженный вид "увидеть - победить". Путь Касаткина - проникновение в мотив сполна, всей душой, всеми возможностями мастерства, проникновение настолько глубинное, что способно продолжаться годами, вовлекая в это своеобразное исследование "изначал" пейзажного пространства не только самого художника, но и всегда втягивая в него отзывчивого зрителя. И это не случайно: здесь случай предельной открытости творца своему зрителю, приглашение даже не только на эмоциональное сопереживание картине как постороннему объекту, но и, в какой-то степени, на со-творчество. Ведь работая над произведением, Николай Касаткин учитывает художественную специфику возможности создания традиционной для передачи русского пейзажа "картины в раме", пусть даже и "авангардной", например, экспрессивной или примитивистской, но сам идет гораздо "дальше": он необозримо расширяет круг возможностей,   создавая тип картины как пространственного объекта, картины как прочного мостика зрителю в реальный пейзаж, при помощи множества разнообразных приемов и решений максимально сокращая мыслимую дистанцию между натурным мотивом, природой и наблюдателем картины.

Действительно, безо всяких слов, захватывает дух то, сколь убедительно Касаткин стирает эту грань, бывшую еще недавно безусловной для всякого подобного рода изображения: границу между "духовным центром - сутью пейзажа" и "местом зрителя". Каждая его работа - зримое, очевидное приглашение "войти" в пейзаж, "осмотреться в нем", прочувствовать возможность дышать в нем полной грудью, не ощущая сквозняков и выхлопов - и образно, и буквально. Дышать пространством. Но в какой степени это возможно применительно к картине? Быть может, это просто то, что в художественной традиции носит название "обманки", когда похоже до неотличимости, да нельзя "взять в руки"? Но нет, слово "обманка", хотя бы и безупречно это обозначение "жанровым законодательством", – неэтично в нынешнем случае. Касаткин не способен обманывать своим творчеством. Здесь прямо противоположное - реализация мечты, иллюзии зрителя о единстве с сутью, духовной эссенцией, истиной земли русской. Такая суть пейзажа, если и может возникнуть при встрече с самой природой - зафиксирована может быть только в художественном произведении и никак иначе! Ведь говорят о выражении этой сути в картине, например, Саврасова "Грачи прилетели" или Левитана "Над вечным покоем", но никак не в мотиве, с которого писал художник работу - в действительности же изображенного могло никогда и не быть. И Николай Касаткин с наибольшей полнотой и убедительностью манифестирует это в своих работах. Никогда не обманывая. Не фальшивя. Всегда от сердца. Всегда по-разному.

То "сводя на нет" близ изображения земли тщательно выписанную в верхней, "поднебесной" части картины раму: путь открыт, преград для "входа" в картину нет. То подводя ступени изображенного крыльца к самому краю картины и стоя на них сам - автопортрет в полный рост -будто приглашая зрителя в свой, совсем не "по ту сторонний" мир. То словно освобождая первый план как место, где зритель становится на место художника, место "перед мотивом", в то время как сам мотив отделяется освещением. То, наоборот, выставляя на переднем плане работы, совершенно вплотную к зрителю некий препятствующий "проникновению" в картину предмет - дерево или забор. Но и тот всегда - перегораживая - зовет в манящую даль пространства пейзажа. Преграда в таких работах никогда не абсолютна, но подчинена все той же цели: зову в картину. Тому служат и намеренно черезчур фактурное, пастозно написанное дерево, которое так и хочется обойти "с той стороны", и щели в заборе, сквозь которые проникают, видимы пространство и свет солнца - соединяя реальности зрителя и картины.

Однако бессчетное число вариаций пространственных ходов совсем не требует такого же количества - произвольного множества - самих изображаемых мотивов. Нет - мотив, конечно, не един, но внутреннее сходство "портретируемых" Касаткиным видов в окрестностях деревни посреди Смоленской области настолько поразительно, что кажется обретением единства точки зрения, в которой изменяется только местоположение автора (а вместе с ним и зрителя-наблюдателя), сам же мотив остается прежним, то ли будучи изображен как несколько видов из некоторого центра, то ли наоборот - как один вид из разных положений, порой - как зеркальное отражение одного вида. Таким образом, этот мотив - продукт синкретической точки зрения "внутреннего видения" художника - может быть воспринят своего рода символом русского пространства вообще и одновременно экспериментальным полем для искусства Касаткина. Это и есть осевой центр, средоточие всех энергетических, силовых, духовных полей авторского Я. Это -единство среди множественности всех возможных к изображению мотивов отечественной природы, их квинтэссенция, результат постоянного слияния идеального и реального в пейзаже. Изображение именно такого пейзажа предполагает потенциально сколь угодно продлевать мотив, будто кружить внутри него, обретая его полноту, и, следовательно, констатировать изначальную нерасчлененность пространства, его бесконечность, не перестающую напоминать о себе на русской земле, безбрежность, способную примирить в этом пространстве несовместимое, противоположное - что, по Достоевскому, является важнейшим качеством бытования России.

Но - не назвать, не обозначить словами того удивительной мощи поэтического, художественного дара Николая Касаткина, который и позволяет постоянно обнаруживать в этом пространстве необычные превращения мотива, его трансформации, и в малом, в поистине скромном находить столь многое. Причина в глубинной связи этого таланта, причастности его к восприятию Тайны русского пространства, в которую невозможно проникнуть путем логических построений. Тайны, которая дает возможность даже неподвластное художнику, человеку время сочетать в пространстве так, как никогда не может произойти в реальности скудной человеческой причинно-следственной связанности-скованности. В пределах одной работы Касаткин порой распоряжается временем словно подспорным инструментом, совмещая день с ночью, а лето с зимой, сочетая циклы времен будто краски. Отнюдь не фантазия и не вымысел, но - вневременная реальность художника Николая Касаткина, подошедшего вплотную к самым загадочным, потаенным, но значительным вопросам духовного бытия России.

 

Главная | Каса-тик-тка-ткин | Следы | Следы. Небо | Коллаж "Про коллаж" (к феноменологии коллажа) | Касаткин | Дом Картина | В Пути | Пейзаж нового века | Николай Касаткин | Из тени в свет перелетая | В зазеркалье пространства отражается время | Восторг и рефлексирование | Пейзаж-коллаж | Пространства картины | Пространства картины | Сон на закате или большой трактат об огне | Юбилейное | Превращение пейзажа | Превращение пейзажа | Превращение пейзажа | Возникновение картины | Ловкость рук и третье измерение | Мамины коврики | Радуга в сердце | Переступив порог картины | О Николае Касаткине | Выставка «На Каширке» | Огонь вещей | Палитра радужная, но не радостная | Черты зрелости и мастерства

Дата последнего изменения этого узла 28.01.2006

 

Hosted by uCoz