|
Серию работ, представленную на двух последних выставках, я
условно называю «Следы». В основном это деревенские пейзажи, в
которых былая деятельность человека оставила следы в виде
развалин построек, старых столбов, деталей сельскохозяйственных
машин и т.п. Эти артефакты встречаются на землях средней полосы
России весьма часто. Обычно наблюдатель подсознательно
«вычитает» инородные объекты из видимой картины, отбрасывает эти
детали, мешающие красоте и целостности пейзажа. В таком же
положении оказывается и художник, у которого есть некоторое
представление о том, каким должен быть его пейзажный мотив, есть
определенное ожидание, что именно он хочет увидеть.
Нельзя сказать, что эти инородные объекты в природе раньше
совсем не привлекали, не интересовали меня. Напротив, интерес
был, и иногда он реализовывался в рисунках или этюдах, целый
«сад объектов» я собрал возле своего деревенского дома… Но этот
интерес был как бы побочным до поры до времени, пока вдруг не
стал ощущаться как наиболее важный, актуальный.
Мотивы с такими «объектами» в природе становятся для меня
острыми и волнующими событиями. Благодаря своей отстраненности,
приобретают значительность самые заурядные, нелепые, даже
уродливые следы человеческой деятельности. В них, так же как в
природных объектах, есть своя красота, пластика, богатство
фактуры, цвета.
Меняется и пейзаж. «Объекты» подчеркивают стороны самой природы
каким-то иным способом, через контраст, метафоричность,
ритмические связи. А взаимодействие этих двух составляющих дает
новое ощущение именно со-бытия того и другого, за которым стоит
множество смыслов и переживаний.
Когда пытаешься анализировать свою работу, всегда оказывается,
что актуальное для сегодняшнего дня имеет прочные корни в
прошлом. Интерес к совмещению разнородных объектов в одной
картине, к их взаимодействию, диалогу очень давний. Достаточно
вспомнить серию «Окна мастерской» или «На групповой выставке».
Такое совмещение всегда чрезвычайно волновало меня не только в
натуре, но и в искусстве. Прежде всего в музыке. Например, у
Шостаковича и Шнитке.
С
другой стороны в памяти откладывались и впечатления, связанные
именно с взаимодействием природного и техногенного пейзажа. В
молодости жил на Хорошевке. Там волновало то, как в природу
окраины Москвы вклинивалось антенное поле с его фантастическими
формами. Помню сложное ощущение при строительстве эстакады в
городе, когда пространство распадается на свободное небо над
эстакадой и уходящее в глубокий тоннель под ней. А бетонное
кольцо для колодца, использованное в одной из последних картин,
я «встретил» 25 лет назад, когда только приехал в деревню
Воронцово, пейзажи которой пишу все эти годы.
Это бетонное кольцо в «Взгляде. Пейзаж с трубой» работает как
рама картины, выделенной таким образом из окружающей ее натуры.
Подобное пространственное решение есть во многих моих работах.
Например, в цикле «Картина в картине». Меня всегда интересовал
момент творческого акта осознания увиденного, когда мысленно
преобразуется натура, выделяется в ней композиционно
организованный этим актом фрагмент. Отсюда выбор тех объектов,
которые жестко задают пространственную конструкцию, диктуют
определенное восприятие пространства. Это могут быть «рамы»,
«входы» в пространство картины, «препятствия», которые для этого
нужно преодолеть зрителю.
Другой тип привлекающих меня артефактов – это объекты, как бы
выросшие среди природной среды, одновременно инородные и
органично ей принадлежащие. Для меня в них множество оттенков
взаимоотношений с природной средой. Они могут подчиняться,
«подделываться», становиться почти одушевленными, могут
противостоять, вступать в драматические и лирические
взаимоотношения со средой. В пространстве картины они
организовывают зоны своего влияния, отделяя их от зон «чистого»,
идеального пейзажа.
Есть ли во всех этих мотивах что-то от традиции романтических
руин, от идеи противопоставления вечной природы и следов бренной
человеческой жизни? Да, вероятно, есть. С известной долей иронии
: вместо благородных архитектурных руин развалины совхозного
коровника и остов парника бредовой конструкции или остатки
столбов, с которых срезали провода…Для меня важно, что это
свидетельства жизни, той, к которой я ощущаю себя причастным,
это следы ушедших людей, следы времени, в котором я жил.
Я
родился недалеко от этих мест, сохранил некоторые впечатления
детства; живя в городе, в деревню ездил писать. Уже 25 лет живу
и работаю в этих местах каждое лето. На моих глазах менялся
ландшафт, вырастали деревья, совершались человеческие судьбы,
разрушались постройки… Все это знаки исторической протяженности
моей собственной жизни. |
